Россия в 2001 году и какой Россия стала 2021г.
С Россией Покончено
Неудержимое падение некогда великой державы в социальную катастрофу и стратегическую неуместность
By Jeffrey Tayler. Статья принадлежит журналу “Атлантик” перевод что писал журнал 2001 году.
В годы холодной войны я воспринимал Россию через призму холодной войны—как страну обширных, замерзших сумеречных царств степей и лесов, где разыгрывалась драма, в которой участвовали игроки сатанинского зла или святого добра и доктрины, которые обещали либо спасение человечества, либо его гибель. У меня развилась страсть к этой стране, страсть, которая частично проистекала из весомого постулата: то, что там произошло, касается не только русских, но и всего остального мира. В своем советском воплощении Россия обладала ядерным оружием и мощной военной, угрожающей и подрывной идеологией, тенденцией вторгаться в своих соседей или вмешиваться в их дела, а также возможностью сеять хаос на других континентах. Русские, с которыми я познакомился, говорили о будущем своей страны так, как будто это будет судьба человечества, и я был с ними согласен.
Заинтригованный этой драмой, я отправился в 1993 году, после окончания холодной войны, пересечь Россию, проехав более 8000 миль от Магадана, бывшего поселения ГУЛАГа на Охотском море, в Европу. Я написал книгу насчет поездки. Я сделал Москву своим домом. Я вышла замуж за русского. Моя жизнь—насколько это возможно, учитывая, что у меня американский паспорт—русская. Но, посвятив этой стране половину своей жизни и пережив большую часть ее “переходного периода”, я пришел к выводу, противоречащему тому, что я думал раньше: внутренние противоречия в тысячелетней истории России предопределили ее демографическое сокращение, экономическое ослабление и, возможно, территориальный распад. Драма подходит к концу, и через несколько десятилетий Россия будет волновать остальной мир не больше, чем любая страна Третьего мира с богатыми ресурсами, обнищавшим народом и коррумпированным правительством. Короче говоря, с Россией как с Великой державой покончено.
Почему это должно быть так, станет очевидным, если оглянуться назад на прошедшее десятилетие и на то, как его события произошли из восточной православной цивилизации России и разрушительного, изолирующего, давнего вторжения, последствия которого определяют отношения между гражданином и государством по сей день.
Несмотря на мрачные образы, которые показывают нам СМИ, поначалу большинству посетителей не очевидна вся степень слабости России. Поезда ходят вовремя. Магазины открываются по расписанию. Явная бедность трущоб и трущоб встречается редко. Несмотря на резкий рост, уличная преступность по-прежнему встречается реже, чем в крупных городах Запада. Порой грубые на публике, русские в частном порядке сохраняют превосходную вежливость и достоинство, а их восточная традиция гостеприимства по отношению к незнакомым людям заставляет жителей Запада стыдиться. Обычаи, которые сейчас на Западе считаются причудливыми (или сексистскими)—такие, как открытие мужчиной дверей для женщины и оплата еды его спутницы,—это правило, и только нищие одеваются поношенно. Стандарты образования, особенно в области математики и естественных наук, превышают стандарты всех, кроме нескольких западных стран; средний российский старшеклассник может иметь представление об истории США или Европы, которое унизило бы американского студента колледжа. Остатки советского государства всеобщего благосостояния обеспечивают, чтобы мало кто голодал; квартиры, которые советское правительство предоставило своим гражданам, в значительной степени делают Россию страной домовладельцев. В весенние и летние месяцы россияне выходят на улицы, чтобы насладиться хорошей погодой; в бесконечных пурпурных сумерках мая и июня хорошо освещенные центральные проспекты Москвы и Санкт-Петербурга напоминают модные взлетно-посадочные полосы, где уравновешенные длинноногие красавицы прогуливаются рука об руку со своими кавалерами. На углах улиц или в пешеходных переходах в зимние месяцы уличные музыканты играют на балалайке, поют “Калинку” и поют восточные православные гимны. В общем, немногие посетители находят повод для отчаяния, и Армагеддон, похоже, находится в опасности. Казалось бы, до реформ и процветания рукой подать, и те, кто будет это отрицать, – близорукие пессимисты.
Я тоже так думал, когда приехал в Москву. В 1993 году я был оптимистом. Как можно было не быть, после шести лет перестройки, поражения коммунистических заговорщиков в 1991 году и бесчисленных положительных оценок видных западных людей, от президентов до журналистов, экономистов и инвесторов? Образ Бориса Ельцина, садящегося на танк перед Верховным Советом во время попытки государственного переворота и объявляющего своим царственным баритоном, что Россия останется свободной от тирании, сохранил совершенную ясность в моем сознании. Более того, в 1993 году Ельцин только что одержал победу на национальном референдуме, который предоставил ему мандат на продолжение реформ в области свободного рынка и демократизации. История в России начиналась заново. То, что нужно было изменить, будет изменено; проблемы, которые требовали решения, должны были быть решены. Однажды теплым днем в начале октября 1993 года я прогуливался по району Китай-город в центре Москвы с молодой женщиной по имени Лена. У Лены, бухгалтера, были коротко подстриженные льняные волосы и карие глаза, которые излучали целеустремленность; она хорошо говорила и была любопытной. Мы поговорили о поэзии Пушкина, о концерте Майкла Джексона, который только что состоялся в Москве, о том, какие дизайнеры были шикарными на Западе, о том, как она любила проводить выходные на родительской даче. Но когда наш разговор зашел о России, в ее глазах появилась твердость. Я занял позицию, что Ельцин удержит страну на реформистском пути; она ответила заявлениями о том, что “из России никогда не выйдет ничего хорошего”, что правда о том, что здесь происходит, никогда не будет известна, что тот, кто думал иначе, был наивен, и что русские, прежде всего, непредсказуемый народ, подверженный диким колебаниям и опасным крайностям, которому не хватает терпения и принципиальности, которых требует демократия. Она насмехалась над прогнозами процветания и смеялась над жителями Запада с их верой в прогресс, верховенство закона и доброту людей. Я ответил, что все это изменится, и мы поспорили. Но это был прекрасный день, тополя стояли красными и золотыми в свежем осеннем воздухе, и мы вскоре оставили эту тему. Внезапно мы поняли, что были почти одни на улицах, хотя был полдень выходного дня. Тишину нарушал только отдаленный вой сирен.
В тот вечер я вернулся домой и включил телевизор, чтобы посмотреть сцены погромов и резни в центре Москвы. За пару недель до этого Ельцин приказал распустить Верховный Совет, который выступал против него. Депутаты отказались; они провозгласили новое правительство и назначили своего собственного президента. Они заперлись в советском Союзе, его окружили солдаты и демонстранты, и последовало противостояние. Пока мы с Леной прогуливались, некоторые из демонстрантов прорвались через линию солдат и начали бесчинствовать по городу, прокладывая себе путь к главной телевизионной станции, которую они безуспешно пытались захватить силой. На следующее утро Ельцин приказал вывести танки на улицы, и я наблюдал с берега Москвы-реки, как они превратили беломраморную цитадель Верховного Совета в пылающий почерневший снаряд, как снайперы стреляли по прохожим с крыш, как толпы с криками бежали по набережной.
Депутаты сдались в тот же вечер, но на следующие две недели Кремль ввел комендантский час. С того момента, как начинался ночной комендантский час, крики прекращались, выстрелы и крики эхом отдавались за пределами моей квартиры и продолжались до рассвета. Мы с соседями предположили, что стрельба и крики имели какое-то отношение к Министерству внутренних дел войска задерживают нарушителей комендантского часа или выслеживают чеченских партизан, которых, как говорили, чеченский спикер Верховного Совета установил в Москве, но мы так и не узнали точно, что происходит. Ходили слухи и еще больше слухов; средства массовой информации были предвзяты в пользу Ельцина, и им нельзя было полностью доверять. В течение дня войска окружали чеченских и азербайджанских уличных торговцев, часто избивали их, отбирали их товары и деньги и сносили бульдозерами их киоски, прежде чем выдворить их из Москвы. Это они сделали с одобрения толпы, собравшейся посмотреть: многие видели в темнокожих кавказцах чужаков, которые сеяли смуту, или мафиози.
Реформатор он или нет, но у Ельцина было оружие, и он его использовал. Как при царях и Сталине, так и при Ельцине в России возобладала бы мощь, диалог был бы заглушен грохотом выстрелов и залпами артиллерии, государство применяло бы насилие против тех, кто выступал против реформ, которые, по крайней мере, якобы были на благо страны. Но на этот раз было кое-что новое: насилие получило похвалу от западных политиков, которых большинство россиян до тех пор считали достойными и стоящими выше шума российской политики. Поскольку Запад поддержал бомбардировку и после этого так открыто встал на сторону Ельцина, многие видели, что Запад вступил в сговор с Ельциным, чтобы ослабить Россию. С тех пор русские начали высмеивать Ельцина как ставленника (“протеже”) или марионетку (“марионетка”) Запада. Взгляд русских на свою страну, как выразилась мне Лена, был проникнут пессимизмом (который оказался оправданным), фатализмом и осознанием непримиримых черт и исторических противоречий. Если реформы зависели от демократии, а демократия требовала диалога и доверия, что означало, что, столкнувшись с одним из своих первых серьезных кризисов, Ельцин начал стрелять в своих противников? Короче говоря, что действительно изменилось?
Лидеры восстания в октябре 1993 года были обвинены в подстрекательстве к массовым беспорядкам, заключены в тюрьму, амнистированы в начале 1994 года и освобождены, подвергшись таким наказаниям, что большинство из них с тех пор не участвовали в национальной политике. Когда на карту было поставлено его выживание, Ельцин предложил конституцию, которая наделила бы его царскими полномочиями. Был проведен референдум, и конституция стала законом. Либеральные россияне (и я) смотрели на конституцию с некоторой тревогой. Действительно ли России нужен был новый царь? Не была ли чрезмерно мощная исполнительная ветвь власти тем, что всегда преследовало Россию? Но затем Ельцин поставил свою карьеру на победу над коммунистами, которые, по-видимому, представляли наибольшую угрозу реформам, поэтому мы дали ему возможность усомниться.
В 1994 году, чтобы остаться в Москве, я устроился на работу в качестве со-менеджера российско-американской компании, которая предоставляла услуги по физической защите западным компаниям, открывающимся в России. (Моим партнером был русский, бывший заместитель начальника московской милиции.) Если бы в политике был восстановлен какой—то порядок, то в других областях национальной жизни, в частности в бизнесе и экономике, велась бы война-война, которая в большей степени, чем восстание 1993 года, отравила бы Россию и извратила ее курс, и о которой я получил бы личные, потрясающие знания.
Однажды сентябрьским вечером 1994 года я ехал домой с работы через центр Москвы. Небо представляло собой суп из серой мороси и черных облаков. Движение было легким; машины проплывали мимо меня или я проезжал мимо них в хлещущей слякоти дождя и летящей грязи. Я свернул с Садового кольца на Вторую Тверскую-Ямскую улицу и подъехал к светофору. Она была красной. Я ждал.
Примерно на полпути к следующему кварталу мужчина сел в “Мерседес”, припаркованный у обочины. Через несколько секунд взрыв разорвал машину на части и выбил окна в окружающих зданиях, а ударная волна швырнула пешеходов на землю. Из машины вырвался столб пламени; стекло и обломки металла звякнули и зазвенели, падая на землю. Я выскочил из машины, чтобы посмотреть, а затем второй, меньший взрыв—бензобак “Мерседеса” —разбросал куски металла в радиусе двадцати ярдов.
Через пару минут прибыла милицейская машина, но офицеры только и делали, что глазели на горящую машину. К тому времени, как подъехала пожарная машина, черный дым повис над улицей, и языки пламени, вырывающиеся из-под обломков, достигли ветвей дерева выше. Пожарные вытащили шланг и сумели потушить пламя потоком белой пены, которая разлилась по улице, как грязный снег. От сгоревшей машины поднимался пар, напоминающий зимний туман. Когда пламя погасло, пожарные отбросили в сторону шланг и открыли дверь ломом. Внутри машины был скелет из обугленного, искореженного металла. Несколько кусков опаленной плоти-все, что осталось от человека внутри.
Радио сначала сообщило об этом как об убийстве известного актера; затем в сообщениях говорилось, что это банкир. Это оказалось заказным убийством босса мафии, которого звали Сильвестр.
В России шла большая бандитская война, и я снова услышал выстрелы ночью вокруг своей квартиры. Банкиров, бизнесменов и невинных прохожих убивали в перестрелках, наездах по контракту, взрывах автомобилей и квартир—иногда по несколько человек в день только в Москве. Конкурирующие территориальные преступные группировки, многие из которых действуют под защитой полиции и государственных чиновников, осваивали свою территорию, захватывали предприятия по всей России, устраняя тех, кто сопротивлялся. Правительственные службы безопасности, столь могущественные при Советах, теперь оказались в меньшинстве; они также были уязвимы для коррупции, потому что большинство офицеров и солдат зарабатывали менее 150 долларов в месяц.
В мафии не было ничего тонкого, скрытого или скрытого. Мафиози часто ездили на бронированных мерседесах и BMW, оснащенных сиренами и мигалками, и использовали их, чтобы оттеснить другие машины на обочину дороги; чтобы избежать пробок, они сворачивали на тротуар, сигналили и стреляли вперед, заставляя пешеходов убираться с дороги. Они собирались в ночных клубах, где только плата за прикрытие могла превышать 400 долларов; они заказывали коньяк по 200 долларов за рюмку и проституток по 1000 долларов за сеанс; они одевались в костюмы от Версаче и Хьюго Босса; они содержали наложниц в бриллиантах завораживающей, ледяной красоты. За пределами Москвы они строили грандиозные дачи для себя, своих жен и любовниц, отдыхали на Ривьере и в Швейцарских Альпах. В стране, где честность была недостатком, а хорошие всегда были неудачниками, всегда бедными, мафиози стали образцом для подражания для многих молодых людей, которые по крайней мере в одном опросе назвали “наемного убийцу” и “проститутку в твердой валюте” профессиями, к которым они больше всего стремились. Деньги (и оружие) сделали королей—понятно, учитывая как нищету России, так и отвращение, которое молодежь испытывала к советской догме самоотречения ради светлого будущего, которое так и не наступило. Свободный и справедливый рынок был абстрактной концепцией; управлять бронированным Mercedes 600 стоимостью 200 000 долларов, который мог пережить взрыв бомбы под своим шасси, было весело.
Мафиози были богаче, умнее, щедрее и агрессивнее, чем бизнесмены—экспатрианты, прибывающие в Москву, привлеченные тем, что западные журналисты изображали Россию как “Дикий Восток” – соблазнительная, но обманчивая фраза, которая подразумевала возможность для всех в щедрой дикой местности. Когда экспатрианты обнаружили, что шансы были против них, они обратились за защитой в нашу охранную фирму; они были напуганы, страдали бессонницей, временами дрожали и всегда были ошеломлены. Где была реформирующаяся Россия, которая позволила бы им разбогатеть, проповедуя Евангелие свободного рынка благоговейным местным подчиненным?
Византийский характер правовой среды в России обеспечивает проникновение организованной преступности в бизнес, делая неизбежными нарушения закона—повод для шантажа—и оставляя предпринимателей на милость коррумпированных бюрократов и государственных органов. В России невозможно успешно вести бизнес и при этом соблюдать все законы, потому что слишком много противоречивых законов. Примерно двадцать различных сборов по бухгалтерским книгам облагали бы компанию налогом в размере 105 процентов, если бы они были выплачены; предприятия должны хотя бы в какой-то степени уклоняться от уплаты налогов или обанкротиться. Большинство предприятий ведут секретную черную кассу (“черную бухгалтерскую книгу”, в которой точно указаны прибыли и убытки), но представляют аудиторам из Налоговой инспекции белую бухгалтерию (“белые счета”—ложные записи о низкой прибыли и высоких расходах). Сами аудиторы едва сводят концы с концами: они работают на комиссию (процент от собираемых ими налогов) и могут быть восприимчивы к взяткам, подаркам, арендованным женщинам и так далее.
Государственные органы, отличные от Налоговой инспекции, душат бизнес и усугубляют беспорядок. Регистрация, перерегистрация и сертификация в муниципальных департаментах обходятся предприятиям в сотни рабочих часов. Бюрократы могут ускорить оформление документов для взяток. Без взятки они могут “забыть” или “неправильно разместить” свои бумаги, отклонить запросы, отложить принятие решений, не явиться на заседания или отправить одного из чиновников более низкого уровня за тем или иным документом, печатью или подписью. Пожарные, санитарные и трудовые инспекторы совершают частые и неожиданные звонки на предприятия. Если что-то не в порядке, или инспекторы недостаточно подкуплены или отпразднованы, они могут приказать закрыть компанию, наложить арест на активы или организовать аресты. Судебная защита чаще всего терпит неудачу: правительство редко проигрывает в суде против обвиняемых, а судьи, как известно, находятся в выигрыше.
Войдите в мафию. Было подсчитано, что 80% российских предприятий платят дан’ (“дань”, или за “защиту”) на “крыша” (“крыша”, или рэкет), но реальное число, вероятно, выше, можно предположить, что любой бизнес, открыто есть крыша. (Подпольных предпринимателей, оказывающих услуги имеют меньше шансов нарваться на неприятности.) Mafiozy подход к бизнесу напрямую, посетив в группы по три или четыре; одна из них говорит по-дружески, предупреждаю директоров, что они должны платить дан’- от 15 до 20 процентов валовой прибыли их компании—или страдают от насилия со стороны неназванных банд. Если мафиози действуют под прикрытием агентства безопасности, они могут настоять, чтобы директор подписал контракт—уловка, которая обманула некоторые предприятия, заставив их отказаться от контроля над своими банковскими счетами. Как только бизнес приобрел крышу, он должен противостоять заигрываниям конкурирующих банд или рисковать стать жертвой разборки—сведение счетов по территории. Если предприятия отказываются платить, что сейчас редкость, головорезы проводят эскалационную кампанию давления, начиная со словесных угроз, переходя к избиению и похищению людей и заканчивая меткими пулями, пытками близких или бомбой, заложенной у двери квартиры бизнесмена.
Если бизнесмены попытаются скрыть доходы от преследующей их кришы, они могут быть разоблачены кротами, которых мафия разместила в их компаниях. Часто в обмен на оплату бухгалтеры или секретари предоставляют мобу информацию о нарушениях их работодателями налогового законодательства. В любом случае, бизнесмен может просто не справиться с требованиями гангстеров, которые могут вырасти в любое время: в дополнение к обычным дан’, головорезы могут потребовать “подарки” в виде внедорожников, арендованных женщин или сумок с наличными деньгами. Однако мафия может сыграть полезную роль в развитии бизнеса: если на сцене появятся конкуренты с более низкими ценами или лучшими товарами, могут быть организованы пожары, кражи, убийства и другой бедлам.
В большинстве стран организованная преступность затрагивает в основном незаконную торговлю (наркотики, проституцию, азартные игры), но в России мафия может захватить любой бизнес—не только потому, что большинству предприятий приходится нарушать закон, чтобы удержаться на плаву, и, таким образом, они становятся уязвимыми для вымогательства, но также и потому, что большая часть экономической деятельности происходит в не отслеживаемых наличных деньгах. Хотя российское законодательство требует, чтобы бизнес открывал банковский счет, российские банки, как известно, ненадежны—часто терпят неудачу, неожиданно закрываются, исчезают с деньгами своих вкладчиков или взимают высокую плату за нерегулярные услуги. Таким образом, бизнес может быть вынужден проводить большую часть своих операций наличными. Другие российские финансовые институты оказались не более надежными: инвестиционные дома оказались финансовыми пирамидами, и миллионы частных инвесторов потеряли свои сбережения, когда эти схемы рухнули.
Страна с экономикой в 340 миллиардов долларов и отсутствием надежной банковской системы или финансового сектора, мягко говоря, плохо инвестирует, и бегство капитала стало необходимостью для многих предприятий. Подсчитано, что в течение большей части из девяти лет, прошедших с момента распада Советского Союза, около 2 миллиардов долларов в месяц покидали страну и направлялись в банки Карибского бассейна, Швейцарии и других стран. К 1998 году объем помощи от международных кредитных агентств составил 66 миллиардов долларов; в середине 1990-х годов в Россию поступало примерно 10 миллиардов долларов помощи в год, в то время как из Страны утекало по меньшей мере вдвое больше.
Столкнувшись с такой опасностью, беспорядком, коррупцией и обманом (большая часть которых широко освещается российскими СМИ: новостные передачи часто сводятся к хронике взяточничества, смертей и расчленения), россияне перестали возмущаться и смирились. Убийство предпринимателя “в результате его предпринимательской деятельности” (цитирую фразу, любимую пресс-центрами милиции) не вызывает удивления, только пожимание плечами. Бесчинства мафиози на московской улице не вызывают никакого возмущения, только зависть. Принято считать, что хаос и противоречивые законы приносят пользу тем, кто у власти,—что государство бросило своих людей на растерзание головорезам, потому что оно в союзе с ними. В любом случае, у тех, кто у власти, будь то мафиози или правительство, есть оружие; мысли об открытом сопротивлении редки.
На долю малого бизнеса приходится менее десятой части российской экономики. Большая часть экономической деятельности—и воровства—осуществляется теми, кто стал известен как олигархи. До краха российской экономики, в августе 1998 года, олигархи, которых насчитывается около пятнадцати, получали похвалу от многих западных журналистов и чиновников, занимающихся оказанием помощи, как гламурные магнаты Новой России, смелые пионеры в создании свободного рынка, который обеспечил бы политическую кончину коммунистов. Точно так же, как Россию окрестили Диким Востоком, олигархов окрестили баронами-грабителями страны. Но это название вводит в заблуждение: олигархи получили известность не за счет строительства железных дорог и промышленности, а за счет использования устаревших систем ценообразования, неорганизованных правовых кодексов и—самое главное—связей с правительством советской эпохи. В начале 1990-х годов в соответствии с экономической “шоковой терапией”, пропагандируемой Западом, государство отказалось от контроля над рублем и освободило цены (которые были искусственно занижены) на потребительские товары, но сохранило более или менее фиксированные цены на нефть, газ, древесину, драгоценные металлы и другие природные ресурсы. Рубль резко упал по отношению к доллару, и в течение нескольких дней сбережения миллионов людей были уничтожены. В результате получались абсурдные вещи: например, за один доллар, за который пачка “Мальборо”, продаваемая в Москве, покупала три тонны сырой нефти или целый поезд первоклассной сибирской древесины; можно было купить билет на самолет и пролететь полстраны за фунт картофеля.
Те, в том числе Борис Березовский, Владимир Потанин и Михаил Ходорковский, имеющие связи с министерствами, контролирующими природные ресурсы, воспользовались ценовыми нарушениями, чтобы заключить экспортные сделки с астрономической прибылью. Таким образом, именно их связи, а не предпринимательская инициатива сделали этих людей богатыми; они использовали свое богатство, чтобы купить влияние в средствах массовой информации и правительстве. Богатство порождает богатство, а влияние порождает влияние. Олигархи также создали банки и организовали для них специальные каналы государственных денег, большая часть которых—включая сотни миллионов долларов, которые Москва позже выделила на восстановление Чечни после первой чеченской войны—просто исчезла. Некоторые олигархи получили налоговые льготы от правительства (прописанные в президентских указах), которые позволили им беспошлинно ввозить алкоголь, сигареты и роскошные автомобили. Освобождение от уплаты налогов в конечном итоге было распространено на других лиц с якобы благородными мотивами: к середине 1990-х годов Русская Православная Церковь и Национальный спортивный фонд импортировали алкоголь и сигареты на сотни миллионов долларов в год. Это вызвало небольшой общественный гнев: люди приняли как данность, что те, кто находится у власти, будут использовать свое положение для повышения.
В то время как олигархи накапливали свое богатство, основное внимание прессы, как в России, так и за рубежом, было приковано к государственной схеме приватизации, задуманной и реализованной председателем Государственного комитета по имуществу Анатолием Чубайсом и одобренной западными правительствами. В 1992 и 1993 годах правительство выдавало ваучеры (vauchery) которые россияне могли бы использовать для инвестирования в государственные предприятия, которые должны были быть выставлены на публичные аукционы. Хотя 41 миллион россиян приобрели акции 17 000 предприятий, эта схема представляла собой обман—немногим больше, чем способ для правительства избавиться от умирающих предприятий, которые Советский Союз обанкротился, поддерживая. Наиболее прибыльные активы государства—нефтяная промышленность и промышленность драгоценных металлов-не подпадали под действие первоначальной схемы. Русские быстро поняли, что их обманули, и вошерия стала означать бесполезные бумажки; приватизация был в народе наказан прихватизацией (от глагола прихватить—”схватить или схватить”).
Хотя крупнейшая и наиболее ценная компания России, предприятие по добыче природного газа “Газпром” (его точная стоимость неизвестна, но оценки достигли 950 миллиардов долларов), был тайно разделен между государством, руководством и неизвестными инвесторами в начале 1990-х годов, остальная часть российской энергетики и драгоценных металлов попала в аукционный блок в конце 1995 года. Аукционы, организованные Анатолием Чубайсом и названные “конкурентными”, были сфальсифицированы теми банками и компаниями, принадлежащими олигархам, которым Чубайс их доверил. Крупные пакеты акций нефтяных, никелевых и телекоммуникационных компаний были проданы олигархам и их аффилированным лицам за небольшую часть их реальной стоимости; значительно более высокие ставки были дисквалифицированы по техническим причинам. В результате олигархи оказались под контролем самого прибыльного стратегического ресурса России-нефти. После Саудовской Аравии Россия обладает крупнейшими запасами нефти на земле; она является третьим по величине производителем нефти в мире.
Приобретя эти компании практически за бесценок, олигархи приступили к их разграблению, лишению активов для как можно более быстрой прибыли и отправке прибыли за границу. С помощью сложной схемы, известной как трансфертное ценообразование, или корпоративное ценообразование, с помощью которой базирующаяся в России дочерняя компания нефтяной компании продает нефть материнской компании или другой дочерней компании за рубежом по искусственно заниженной цене (чтобы последняя могла перепродавать большую часть нефти по ценам западного рынка), олигархи с тех пор обманули государство на миллиарды долларов налоговых поступлений в год (примерно 9 миллиардов долларов только в прошлом году). Они также перевели акции оффшорным холдинговым компаниям, организовали хищение оборудования и присвоили денежные средства. Российские судьи, сотрудники правоохранительных органов и государственные чиновники, которые возражали против грабежей, были запуганы, чтобы заставить их согласиться или откупиться.
Нефтяная промышленность, страдающая от устаревшего и ветхого оборудования и лишенная необходимых инвестиций, за последние десять лет сократила производство на 50 процентов. Чтобы защитить свои “инвестиции” олигархов были ярые сторонники статус-кво: в 1996 году они профинансировали ельцинского переизбрания на пост президента, давая больной, напиваться лидер кампании средств (в тридцать раз больше, чем закон О выборах допускаются) и освещение в СМИ, что взял его от однозначных утверждения отзывов для победы над кандидат от Коммунистической партии Геннадий Зюганов.
Как бы плохо все это ни звучало, на протяжении 1990-х годов в Москве уровень жизни рос. (Москва—это место, где живет большинство олигархов; где расположены банки, рестораны, магазины, медицинские центры, а также обслуживающие их туристические и сервисные отрасли; и где сосредоточена наибольшая доля—возможно, 80 процентов-российского капитала.) Город претерпел блестящую трансформацию, отчасти благодаря подготовке к своему 850—летию-событию, которое могло бы остаться незамеченным, если бы мэр Юрий Лужков, не преследовал президентских амбиций. Москвичи, работающие в финансовых, нефтяных и инвестиционных компаниях и зарабатывающие от 5000 до 20 000 долларов и более в месяц, составляли высший класс. Многие из моих состоятельных друзей тратили всю свою зарплату на одежду, новые квартиры, питание в ресторанах и поездки за границу. (Расточительные траты имели смысл, потому что не было безопасного места для экономии денег.) По всему городу открылись дизайнерские бутики; и без того большое количество мерседесов, BMW и внедорожников на улицах увеличилось еще больше. По мере того как остальная часть страны скатывалась в средневековую нищету, Москва становилась, по крайней мере по поверхностным меркам, столицей мирового класса.
Но страна была на грани краха. Правительство и государственные предприятия не выплачивали заработную плату миллионам россиян в глубинке, часто месяцами подряд, в то время как директора этих предприятий получали сотни миллионов долларов государственной поддержки, которые они предположительно переводили на счета за рубежом. Международные банки и западные экономисты проигнорировали свидетельства коррупции и определили главную проблему России как недостаточный сбор налогов. Они предоставили кредиты (на общую сумму примерно 10 миллиардов долларов) в зависимости от повышения налогов. Они призвали российское правительство сделать все возможное, чтобы увеличить свою долю, и правительство подчинилось. Администрация Ельцина выдвинула идею создания ЧК (аббревиатура, обозначающая “чрезвычайный комитет”, восходящая к одноименному кровожадному органу секретной полиции Ленина) для надзора за сбором налогов; она сформировала группы спецназа налоговой полиции, которые начали совершать налеты на предпринимателей, часто действуя по подсказкам осведомителей. В городах по всей стране появились гигантские плакаты с цитатами из конституции, установленной против российского триколора, призывающие граждан платить налоги или иначе. Для тех, кого не тронул призыв к патриотизму или страх перед налоговой полицией, на других плакатах были изображены заплаканные бабушки, умоляющие с протянутыми руками граждан платить налоги, чтобы пожилые женщины могли получать свои пенсии.
Это не сработало. Большинство бизнесменов были (тихо) возмущены. Они знали, что уплата налогов олигархами и близкими к государству лицами была предметом переговоров и что многие налоговые льготы, хотя и были объявлены отмененными в 1995 году по просьбе МВФ, все еще действовали. Действительно, государство выплатило компенсацию некоторым компаниям за доходы, потерянные в результате отмены льгот. Если они не действовали тайно из офисов без опознавательных знаков или не меняли места и названия, чтобы уклониться от уплаты налогов, частные предприятия (и даже государственные учреждения, включая само Налоговое министерство) использовали лазейки в законе, которые позволяли некоторым видам расходов—на страхование, питание и т. Д.—Не облагаться налогом, в то время как налогом облагался только доход, подпадающий под категорию “зарплата”. В результате и по сей день компании выплачивают, возможно, десятую часть вознаграждения своих сотрудников в качестве налогооблагаемой заработной платы и девять десятых по различным другим категориям, часто в черном нале (“черный нал”). Это оказывается выгодным как для работников, так и для работодателей. Проигрывает только государство. Но с другой стороны, никому нет дела до штата. Почему?
Статья на английском принадлежит журналу “Атлантик” продолжение следует в следующей статье.
